Прежде всего В. Азеф совершенно прав, говоря о том, что красно-серые томики «Библиотеки современной фантастики» популярны необыкновенно. Достаточно сказать, что планировалась «Библиотека» как пятнадцатитомник, но по многочисленным просьбам читателей издательство «Молодая гвардия» «продлило» её ещё на десять томов. Несколько смутил нас, правда, тот факт, что из 24 вышедших книжек «Библиотеки» лишь четыре отданы советской фантастике. Но в конце концов, подумали мы, аргумент «мало, зато хорошо» заслуживает внимания. Наверное, роман Владимира Савченко «Открытие себя» — выдающееся произведение, если автор его — в общем-то почти новичок в фантастике — поставлен издательством в один ряд со «звёздами» отечественной и зарубежной научно-фантастической литературы. С такой мыслью мы и открыли вышеупомянутый том.

…Инженер Кривошеин, главный герой романа, совершает грандиозное открытие (правда, заметим, уже давно запатентованное в фантастике): изобретает машину, которая «дублирует» людей. И вскоре по страницам книги уже ходят четыре Кривошеина, что создаёт немалые трудности финансового порядка (одна зарплата на всех четверых), любовного (одна любимая на всех четверых) и прочие. Кроме того, «дублирование» главного героя позволяет автору заинтриговать читателя в общем-то довольно примитивным приключенческим сюжетом. Из-под пера В. Савченко появляются хамоватый и предельно тупой следователь Онисимов и его подчинённый милиционер Головорезов (!). Оставим на совести автора романа развитие детективной интриги, словно заимствованной из многочисленных пародий. Отметим только, что следствие заходит в тупик, а З-Кривошеин-3 (в результате одного из опытов их остается трое) приходят к выводу, что «дублировать» людей нехорошо, зато с помощью машины можно усовершенствовать человечество, избавив его от дурных черт и наклонностей.

«И это всё?» — спросит читатель.

Увы, дорогой читатель, это всё. Остальное занимают размышления автора об открытии — в частности и вообще, — о биологии, о человеке, о жизни. К этим страницам В. Савченко мы сейчас и обратимся.

Возьмём, к примеру, процесс создания «машины-матки». Наш читатель совершенно прав, называя его «оригинальным»: даже самый безудержный фантаст вряд ли осмелился бы предложить в качестве научного способа свести в бак «провода от машины, концы труб, отростки шлангов, вылить и высыпать остатки реактивов, залить водой поднявшуюся вонь» и, заперев лабораторию, ожидать чуда (которое в романе и свершается). Но, может быть, подумали мы, В. Савченко подсмеивается над своим героем, иронизирует? Ничего подобного! Дальше мы читаем:

«...если бы я вёл эксперимент строго, логично, обдуманно, отсекал сомнительные варианты — получил бы я такой результат? Да никогда в жизни! Получился бы благополучный кандидатско-докторский верняк — и всё».

Бедные бедные Эйнштейн и Ферми, Кюри и Резерфорд, Бор и Ландау! Вот, оказывается, как вам надо было работать. А вы-то!..

Название, которое дал своему роману В. Савченко, несомненно, приковывает внимание: «Открытие себя»… И не прав будет тот читатель, который осмелится упрекнуть автора в некоторой претенциозности или нескромности. Правда, как же всё-таки можно себя открыть, остаётся для читателя загадкой. Зато он с лихвой будет вознаграждён открытием у В. Савченко большой «творческой смелости». Причём В. Савченко вовсе не прячет эту сторону своего дарования. Он начисто лишён ложной скромности. После очередного «выстрела» по чувствам и этике он словно любуется собой, как бы говоря: «Во как я могу! Здорово, а? А могу ещё и так…»

«…щекотно сокращались кишки… сладостной судорогой отзывался на сигнал нервов надпочечник…»

«…лицо его исказила яростная радость естественного отправления».

Если после этих цитат у читателей создалось впечатление, что перед ними — популяризация учебника по патофизиологии, то они опять же не правы. Потому что, помимо подобных «откровений», В. Савченко, следуя заглавию романа, открывает и другие грани своего «дарования». Он, например, пишет: «побрёл, разгоняя сумкой туман» (свежо, не правда ли?), или: «масляные трансформаторы подстанции стояли, упёршись охладительными трубами в бока, как толстые бесформенные бабы».

Страницы романа изобилуют «блёстками» стиля, от которых прямо захватывает дух. Здесь и «глаза её обещали полюбить…», и «женщины уважают безрассудность», и «две студентки», которые «с интересом поглядели на красивого парня, помотали головами, отгоняя грешные мысли…».

«Грешные мысли» появляются и у читателя. «Может быть, — спросит он, — всё это так, чепуха, издержки, а главное в романе — наука?»

Есть в романе наука, уважаемый читатель, есть. Её тут много. Так много, что продраться сквозь неё просто немыслимо, не говоря уж о том, чтобы понять что-либо. Ну вот, например:

«Расшифровываю другую ленту: «Нежность душ, разложенная в ряд Тейлора, в пределах от нуля до бесконечности сходится в бигармоническую функцию». Отлично сказано, а?»

А? Каково? Вы всё поняли? Нет? Ну, тогда вот вам другая научная мысль, попроще:

«— Ты напрасно так ополчаешься на биологию. В ней содержится то, что нам нужно: знания о жизни, о человеке».

А может быть, цель романа — воспитательная? Может быть, автор хотел увлечь нас характером главного героя, его самоотверженностью, героизмом? Увы, нет. Во-первых, потому что герой этот условен и схематичен до скелетности, а во-вторых, такая задача противоречила бы концепции В. Савченко:

«Видимо, идея «воспитывать на литературных образцах» рождена мыслью, что человек произошёл от обезьяны и ему свойственна подражательность».

Странная, мягко говоря, мысль, хотя вроде бы и не шутка.

А шутить после прочтения книги, честно говоря, и не хочется.

Прежде всего хочется признать, что автор письма в редакцию, как мы теперь убедились, совершенно прав. И нам не совсем понятно, что имел в виду Д. Биленкин, когда в написанном им послесловии заявил: «Роман В. Савченко «Открытие себя» затрагивает, можно сказать, трепещущий нерв современности».

А ещё хочется пожалеть о том, что, работая над рукописью романа, работники издательства «Молодая гвардия» не обратили внимания на очень мудрый совет, в нём содержащийся: «…надо… дивиться великому чувству меры у природы». Но «дивиться» — этого всё-таки мало. Этому «великому чувству» нужно ещё и следовать.

М. Дейч. Несостоявшееся открытие (рецензия-фельетон) // «Литературная Россия», 6 апреля 1973 г., № 14 (534)

Вот, например, в начале романа Бердник изображает спор двух учёных, отстаивающих разные точки зрения на «разделение» умственного труда между человеком и электронной («думающей») машиной. В самом деле: какова станет сфера действия таких машин в мире будущего? Какие функции человек найдёт нужным «доверить» им, какие «командные высоты» оставит за собой? Во всём этом широкое поле для писателя-фантаста.

Но перенеся в обстановку будущего какие-то отголоски споров, которые и сейчас ведутся между некоторыми теоретиками кибернетики, отстаивающими принцип «машина умнее своего создателя», и их противниками, автор упростил, вульгаризировал важную научную проблему.

Станут ли наши потомки всерьёз доказывать, к примеру, что необходимо полностью освободить человечество «от интеллектуальной деятельности в сфере науки»? Эту точку зрения у Бердника отстаивает учёный Семоний, руководитель института электронно-гравитационных машин. Как оказывается, к тому же, только для того, чтобы «дать им (людям. — С. Л.) возможность свободно вздохнуть». В романе подобная «проблема» самым глубокомысленным образом обсуждается на Космическом совете, с участием представителей других планет солнечной системы, специально собравшихся для этого на экстренное заседание.

Итак, с одной стороны, Космический совет, как бы свидетельство того, что в эпоху, изображаемую автором, человечество уже вступило в какой-то высший этап развития, установило контакты с разумными существами других миров. С другой — дискуссия вокруг научной проблемы, низведённой до фельетонного уровня.

Впрочем, и сам этот совет, представленный скопищем каких-то уродов, может лишь усугубить недоверие к описываемому. Кого только нет в зале собрания! И какие-то люди со скошенными черепами, и посланцы иных планет с зелёными волосами и четырёхпалыми верхними конечностями. Встречаются здесь и быстрые, проворные существа, у которых три глаза, зато отсутствуют руки, что с успехом восполняется, впрочем, обилием щупалец. Некоторые, наоборот, неповоротливы, вовсе не имеют шеи, но покрыты прозрачной кожей и т. п.

Главное место в книге — история космического полёта группы астронавтов на далёкое Магелланово Облако (рассказ об их встречах на иных планетах с армиями механических роботов некоего Железного диктатора, истребивших там всякую цивилизацию, должен, как видно, проиллюстрировать абсурдность идеи Семония).

Естественно было полагать, что герои романа, современники того «коммунистического далеко», когда человечеству станут по плечу любые титанические задачи, вроде полёта на Магелланово Облако, предстанут перед нами как люди действительно большие, сильные, с широким диапазоном мысли, душевным благородством, словом, вполне на уровне своей эпохи. Но ближайшее знакомство с персонажами романа разочаровывает: они мелки, ограниченны.

Вот, к примеру, командир звездолёта «Думка», отважный астронавт Георгий, которому безраздельно отданы авторские симпатии (впрочем, не только авторские: ради него одна из героинь — Марианна даже решилась усыпить себя на несколько тысячелетий, лишь бы дождаться его возвращения!)

Трудно, однако, поверить в силу этой любви, побеждающей пространство и время. Георгий покидает свою возлюбленную, может быть, навсегда. Что же говорит он ей в эти короткие драгоценные минуты?

«— Ты последние дни вовсе не хотел видеть меня, — упрекает его Марианна… — Ты никогда не любил меня!

— Это неправда! Нет и никогда не будет у меня иной любви, кроме тебя! Но ты же знала, что мы были заняты подготовкой нашего корабля к полёту! У меня не было времени…

— Значит, не возьмёшь меня?

— Нет, Марианна, не возьму!.. — Твёрдым шагом Георгий прошёл мимо девушки, поднялся на трибуну».

Заметим, кстати, что подобная же манера поведения присуща и другому персонажу книги — Светозару. Правда, в отличие от Георгия, он порывает с девушкой не ради Космоса. Его жизненные идеалы скромнее: Светозар готовит себя к профессии архивариуса. Однако объясняется он со своей подругой столь же решительно и на её упрёки отвечает почти теми же словами: «—…Только ты одна делила со мной мечты моей юности. Однако иные думы владеют мной… Я часто думаю, что не имею права отдаваться личному!»

В обоих случаях «устремлённость» действующих лиц, их приверженность к своей профессии, к делу выглядит каким-то ущербным фанатизмом, ничего общего, разумеется, не имеющим с подлинно коммунистическим отношением людей к своему труду. Душевные же качества героев здесь явно обеднены.

Конечно, в романе о будущем писатель-фантаст может лишь эскизно очертить облик человека далёкого грядущего. Но специфические особенности жанра, которые создают особые трудности, не могут амнистировать писателя, тем более, если он при этом идёт не путём поисков, а следует самым дурным литературным штампам.

Сама значимость дел, главных жизненных устремлений таких героев, как Георгий, не представляется нам грандиозной, титанической, подчас и просто нужной, необходимой. Например, цель их полёта на соседнюю галактику мало-мальски серьёзно не обоснована. Недаром Институт космонавтики противится подобному предприятию. И тут настойчивость экипажа, стремление добиться этого чуть не ценою того, что придётся надолго исчерпать энергетический запас планеты, представляется простым упрямством, капризом. Астронавтам, впрочем, вообще, безразлично куда и зачем лететь, лишь бы лететь. Недаром их командир Георгий размышляет: «Запастись бы вдоволь даровым горючим и мчись тогда, хотя бы сквозь всю бесконечность».

Понятно, что и рассказ об их космическом путешествии, не освещённый какой-то единой, большой авторской мыслью, выглядит простым набором случайных эпизодов. Читая обо всех межгалактических странствиях звездолёта, о том, как астронавты бьются на дальних планетах с армиями роботов, встречаются с какими-то несчастными, забитыми существами, подобно морлокам Уэллса, загнанным в глубокие катакомбы, или о том, как путешественники оторопело созерцают застывшую в виде статуи обнажённую красавицу, «с божественно правильным телом», видишь, что все попытки автора с помощью этих бутафорских приёмов создать впечатление космического размаха ему явно не удаются.

Неудача, постигшая Бердника, вполне закономерна. Ведь, если уже практически осуществлён полёт ракеты на Луну, её облёт по заданной траектории, то фантасту в наши дни, чтобы оказаться «с веком наравне», мало «формально» превзойти подобное событие: скажем, забросить ракету на Марс или Венеру. От фантастической книги уже ждёшь иного: какого-то более глубокого осмысления писателем облика грядущего, предвосхищения им отдельных черт характера человека будущего. Именно здесь, в этой сфере, писатель-фантаст сталкивается с основными трудностями.

Когда-то зачинатель советской фантастики А. Беляев заметил в одной из своих статей, что в произведениях этого жанра «самое трудное для писателя… угадать хотя бы две-три чёрточки в характере человека будущего». Мало представить состояние героя, скажем, во время полёта космического корабля в межпланетном пространстве: ощущение им невесомости и т. п. Надо суметь, помимо этого, предугадать новые черты духовного облика героя, изменения, происшедшие в его сознании под воздействием многих перемен, совершившихся в обществе.

Вот почему, когда в одном из наших фантастических романов последних лет читаешь, как герои во время космического рейса, чтобы «скоротать время», принимаются играть «в балду», этому никак не хочешь верить. Понятно, что такая игра затевается лишь потому, что писателю попросту нечего добавить к облику своих героев, нечего сказать о них. И хотя он и послал их в далёкое будущее, сам он остался ещё где-то в позавчерашнем дне, на уровне довольно убогих духовных устремлений.

В романе Бердника многие сцены тоже напоминает «игру в балду». Его герой, например, единственный из уцелевших астронавтов, встречается во Вселенной со звездолётом другой галактики. Впервые, таким образом, между двумя галактиками, разъединёнными мёртвыми глубинами космоса, переброшена тонкая нить разума. Какая победа мысли над временем и пространством! Казалось бы, вот ситуация, над которой есть о чём подумать писателю-фантасту.

Но как жалко, бедно выглядит столь знаменательная встреча. Один из далёких пришельцев на глазах изумлённого землянина «прямо из воздуха», подобно доброму волшебнику, создаёт алмаз и небрежным жестом Монте-Кристо презентует его своему новому знакомцу. Вот уж действительно представление о людях грядущего сквозь призму мещанских идеалов! Как будто горстка драгоценных камней для грядущих поколений будет иметь столь же решающее значение, как и для персонажей «Двенадцати стульев»!

Повесть В. Савченно «Чёрные звёзды» посвящена нашим дням, однако в ней гораздо отчётливей проступают контуры того будущего, к которому устремлены мысли его героев. Действие сосредоточено здесь в основном в небольшой лаборатории, где искусственным путём создан сверхтвёрдый, обладающий максимальной непроводимостью металл нейтрид, способный противостоять разрушительному воздействию радиации. Такой металл позволит людям окончательно «приручить» атом, до конца использовать его силу. Атомные реакторы из нейтрида уменьшатся до размеров бензинового мотора. Произойдёт подлинный переворот в технике.

Над решением этой задачи бьётся старик-профессор Голуб вместе со своим ассистентом Сердюком. Однако сама по себе такая узко специальная проблема не смогла бы сделаться главной, ведущей в книге. Вся мысль произведения неизбежно свелась бы к простой популяризации технической идеи, чего, разумеется, мало для научно-фантастической повести, которой необходимы крылатость, устремлённость вперёд.

Да, герои В. Савченко как будто бьются над решением одной, вполне конкретной задачи. Но недаром один из учеников Голуба говорил о профессоре, что он «не привык к быстрым победам». И Голуб, олицетворяющий в повести неуспокоенность самой авторской мысли, замечает по поводу своего открытия: «Мало получить нуль-вещество, мало назвать его нейтридом. Нужно ещё понять, определить его место в природе». Вот почему, хотя нейтрид открыт почти в начале повести, поиски продолжаются. И так и этак переворачивают его герои, пытаясь глубже понять его природу, стремясь «пробить» эту твердь усиленной «бомбардировкой» мезонами. Упорные поиски приводят Голуба к новому открытию, на этот раз действительно грандиозному, последствия которого не может ещё предвидеть и сам учёный. Найдено антивещество, пробивающее даже нейтрид.

Правда, и Голуб и его ассистент Сердюк погибают на пороге совершённого ими деяния. Взрыв, превративший лабораторию в щепы, оборвал и две эти жизни. Уцелела лишь кафельная стена, опалённая взрывом, а на ней — гигантская белая тень, «след человека», дерзнувшего вырвать у природы ещё одну сокровенную тайну... Сама деталь эта — тень на стене — поднята здесь до большого обобщения, до своеобразного фантастического символа. До подобных же грандиозных размеров в нашем представлении вырастает невольно и смысл самого открытия, сделанного Голубом. За всем этим вырисовываются контуры чего-то гораздо более значительного. Новое вещество, полученное Голубом здесь, на земле, это микроскопическая частица того, из чего, может быть, состоят далёкие, неразличимые «чёрные звёзды», существование которых пока является лишь гипотезой.

Так от крупицы этого вещества, полученного в маленькой лаборатории, мысль писателя переносится к иным, широким понятиям: к антиматерии, антипространству, к неведомым мирам «чёрных звёзд», с иным строением материи, возможно, с обратным бегом времени, с другой органической жизнью… И незаметно раздвигаются рамки произведения, а сами герои его, Голуб и Сердюк, невольно представляются нам смелыми героями науки, прокладывающими для неё новые, непроторенные пути. Недаром кафельная стена с запечатлённым на ней человеческим силуэтом устанавливается как памятник перед новым корпусом Ядерного института, где ученики Голуба продолжают начатое им дело…

Не всё одинаково удачно в книге Савченко. Есть тут и известная заданность авторской мысли, особенно в тех главах, где он перебрасывает действие за рубеж, показывая, как те же примерно проблемы разрабатываются в лабораториях милитаристов, вынашивающих новые планы глобальной войны. Здесь тоже встречаешь отдельные удачные находки, вроде символической картины гибели изобретателя «снарядов смерти» Вебстера, однако в целом вся эта линия лишь внешне раздвигает рамки повести.

Не всё удаётся «дотянуть» ему и в психологическом плане. Наиболее удался ему образ старого учёного Голуба, человека, безраздельно преданного науке. В его образе автор удачно подмечает ряд живых деталей. Однако, например, конфликт его с учениками, двумя молодыми специалистами, оказавшимися менее стойкими и последовательными, конфликт, интересно намеченный, не реализован, не осмыслен до конца.

И всё-таки даже при отдельных просчётах и срывах, которые, видимо, объясняются недостаточной авторской опытностью, «Чёрные звёзды» представляются интересной и плодотворной работой фантаста. От как будто сугубо локальной проблемы Савченко построил смелую проекцию в будущее. Это расширило горизонты его книги. Вот почему, читая её, как бы ощущаешь лёгкое дуновение Грядущего. А в романе Бердника этого нет, хотя там есть и космос и полёты в далёкие галактики…

Смелость фантаста чем-то сродни смелому научному поиску. Ищущая мысль автора, захваченного большой идеей, увлекает читателя, будоражит его живое воображение. В этом и сила подлинной фантастики, её настоящий размах.

С. Ларин. Горизонты фантастики // «Дружба народов», 1960, № 5

Будем откровенны: есть литераторы, которые жанр фантастики считают, мягко говоря, второсортным. Это, мол, развлекательное чтиво. До сих пор у нас нет единодушного мнения относительно природы жанра. Некоторые считают, что фантазия должна лететь быстрее света, что для неё не может быть никаких пределов.

Иные впадают в другую крайность. В рубрике «научно-фантастический» выделяют то, что стоит поближе — «научно». Фантастика в научно-фантастических произведениях их просто раздражает. Они дают рецепты: пишите о том, над чем работают в наших лабораториях, популяризируйте плановые работы исследователей… А если вы отправляете ракету в космос, то дайте точные технические расчеты её конструкции, иначе будет ничто иное, как дискредитация науки. А если хотите пофантазировать, например, про кольцо вокруг Земли, то подождите, пока не будет утверждён проект.

Конечно, популяризация научных открытий, достижений нашей техники — дело очень важное. Но ведь существует литература научно-популярная, которая выполняет эту задачу гораздо лучше. Представьте себе, что научные идеи, изложенные в замечательной книге Вавилова «Глаз и солнце», взялся бы воплощать беллетрист… Или благодарной была бы работа над повестью, главная задача которой заключалась бы в освещении исследований академика Ферсмана? Ведь он сам увлекательно рассказал о своём предмете.

Некоторые «учёные», которые вместо научно-популярных брошюр берутся писать повести и занимаются переводами с языка науки на язык литературы, своими беллетристическими эрзацами лишь компрометируют жанр художественной научной фантастики.

О, уже слышно ехидное возражение:

— Значит, надо возвести китайскую стену между наукой и фантастикой?

Отнюдь. У нас и мысли нет противопоставлять фантастику и науку. Напротив, жизнь даёт множество примеров их взаимодействия, когда наука питала фантастику, а фантастика — науку. Нередко учёные обращались к жанру фантастики. Вспомним, например, великого Кеплера, сформулировавшего законы движения планет. Его перу принадлежит фантастическое произведение «Сон», в котором рассказывается о путешествии на Луну. Учёные обращались к фантастике, чтобы выразить то, что нельзя было передать в научной форме.

Надо наконец понять, что фантастика — не горничная во дворце науки, и не нужно навешивать на неё вериги популяризаторства. Фантастика — это часть художественной литературы, и, следовательно, в её основе лежит художественное мышление, мышление художественными образами, а не понятиями или научными терминами. Фантастические произведения, питаясь соками реальной действительности, пробуждают мысль, развивают воображение, своеобразными средствами утверждают жизнь как деяние. А какая большая роль принадлежит фантастике в воспитании, формировании мировоззрения, расширении кругозора юношества! И она это оказывает средствами эмоционального воздействия, потому что фантастика — это, прежде всего, искусство. И беда не в том, что, мол, авторы научно-фантастических произведений, как безапелляционно утверждает В. Савченко, — люди, которые боятся науки. Беда в том, что некоторые нигилистически относятся к литературе как человековедению, не хотят изучать «секретов» художественного творчества. А литература как предмет изучения — никак не легче, скажем, автоматики. Так что разговор о добротности продукции не следует сводить только к вопросу «насколько соответствует произведение современному уровню науки». Этого добиться легче. Надо, чтобы научно-фантастическое произведение соответствовало и высокому уровню художественной литературы. Разве нам не приходится задирать голову, чтобы увидеть сияющие вершины творчества наших великих предшественников? Их фантастика — не популяризация отдельных научных достижений, а смелый взлёт мысли, художественное слово, оружие идейной борьбы.

Читатель… Некоторые редакторы и критики привыкли расписываться за читателя как за неграмотного. Они прикладывают к произведениям свои убогие мерки и оглашают приговор… именем читателя.

«…С грифом «Научная фантастика и приключения» читатель берёт всё, что появляется на прилавках…» — утверждает Савченко. Так ли уж неразборчив наш читатель?

Вот в книжных магазинах лежит повесть под названием «Чёрные звёзды». На обложке и гриф есть, и космические ракеты изображены, а очередей за этой книгой нет. В чём дело? Не в том ли, что автор «Чёрных звёзд», тот самый В. Савченко, который, настаивая, как видно из его выступления в этой дискуссии, прежде всего на научности нашей фантастики, забывает об её художественности, пренебрегает требованиями эстетического порядка.

Читаем «Чёрные звёзды» и видим, что В. Савченко всячески пытается создать что-то вроде «производственной» повести в жанре научной фантастики. Нехватка художественного мастерства, неумение рисовать словом он стремится компенсировать наукоподобием. И этот узкий подход к жанру даёт себя знать.

Композиционно повесть распадается на отдельные части, ничем не связанные между собой. Для «изображения» своих героев автор применяет анкетный «метод» — главных он просто перечисляет (1-й, 2-й, 3-й, 4-й), далее отмечает: «Кроме того, есть ещё техники-радисты, вакуумщики, электрики… Вот и все люди». Но людей не видно, есть символы, ходячие знаки. Нам говорят, что героям, работающим над изобретением ядерного монолита — нейтрида, грозит опасность, а нам не страшно; нам говорят — Якин яростно ненавидит Самойлова, а мы не верим, что это новейший Сальери. Ибо слова в этой книге, так сказать, нейтридные, у них нет художественного заряда.

Вот как передаются эмоции:

«…Взглянули и ахнули от удивления: почти во всех мезонаторах вакуум повысился до десяти в минус двадцатой степени миллиметров ртути!» Тут и аханье, и удивление, и восклицательный знак, но абстракция (к тому же изложенная малограмотно) остаётся инертной.

А сколько было переживаний, когда в мезонаторе «кусочек олова… разлился по ванночке голубоватой лужицей. Оксана (свидетельствует герой повести)… тихо вскрикнула и чуть не свалилась на меня.

— Расплавился! — вздохнул Голуб».

А с каким знанием дела описана работа лаборатории:

«…Сдержанно звучали трансформаторы (видимо, у них были плохо стянуты сердечники — В. Б.), негромко постукивали вакуумнасосы и ещё Сердюк сопел у моего уха».

Между прочим, сопение – это незаурядная авторская находка. «Голуб сердито засопел», «Прекрати сопеть!» (это уже Якин сопит), «из темноты послышалось тяжёлое сопение», «Хьюз, ошалело сопя, навалился на Вэбстера», «Он надел очки и довольно засопел. — Гм…»

Кстати, герои повести не только сопят. Они ещё и стискивают (очевидно, пожимают) плечами: «Вэбстер стиснул плечами», «Самойлов молча стиснул плечами», «Сердюк… стиснул плечами». (*) А один астроном подстригается «под покойника…», «Все государства делают вид…»

Вот ещё «образцы» стиля: «Шоссе завело машины в жёлто-зелёную растительность долины»; «По обе стороны дороги проплывали жёлто-зелёные пейзажи»; «Включите тумблер — «щель», Стиннер, — бросил офицеру Вэбстер».

Под пером В. Савченко яркий, душистый украинский язык никнет, теряет свои краски. Приходится напоминать, что язык — это тоже наука, и, берясь за перо, нужно его добросовестно изучить. (**)

Но вернёмся к теоретизированиям В. Савченко. На его взгляд, главное — это научная вероятность, главное — это «насколько соответствует произведение современному уровню науки». Давайте воспользуемся этим советом и рассмотрим с этой точки зрения «Чёрные звёзды».

Автор заставил персонажей повести работать над созданием нейтрида, то есть вещества, состоящего из самих ядер. И вот вам новинка: мезонатор — ускоритель ядерных частиц, «намного сложнее и интереснее» циклотрона или бетатрона, выстроенный из «серого бетона». Вот это рационализация — бетон вместо более дорогих материалов! Интересно, не предлагал ли автор Объединённому институту в Дубне использовать «серый бетон» для постройки новых ускорителей?

А какова же конструкция мезонатора? Оказывается, этот ускоритель «не приспособлен для регулирования скорости мезонов — не предусмотрели в своё время». Вот уровень! Да и то сказать — что бы тогда «усовершенствовал» герой повести Самойлов, если бы всё было сделано так, как следует? А так вдвоём с Якиным они «разломали бетонную стену и полезли в камеру». «Работа, — замечает автор, — как у печников». Лучше и не скажешь.

Наконец-то идут исследования, поиски. Всё удается быстро: вещество сверхвысокой плотности (плотнее, чем на спутнике Сириуса или на звезде ван-Маанена!) создать не так уж трудно. Надо в этом бетонном мезонаторе облучать олово минус-мезонами. «Все протоны ядра… будут превращаться в нейтроны. Лишённые заряда ядра не смогут удерживать электроны, они сомкнутся и под влиянием огромных ядерных сил образуют ядерный монолит — вещество сверхвысокой плотности…».

На первый взгляд, это ужасно научно, верно? А на самом деле… Каждый физик скажет, что это утверждение абсурдно, антинаучно. Современная ядерная физика доказала, что при излишке нейтронов в ядре атома оно становится неустойчивым, приобретает склонность к распаду (например, делению на два или несколько осколков). Следовательно, никакого «нейтрида» образоваться не могло: ядра распались бы.

И на этой «теории» построена повесть, это — «научный» фундамент, основа основ произведения.

Автор так и сыплет терминами и названиями. Здесь и мезоны, и вымышленные мезонные оболочки, и какие-то ещё минус-мезоны, и послемезонная радиация, и потенциометр, и тормозящее поле, и вертикальная траектория, и экспериментальные кривые, и вакуум, осциллограф, гаммаметр, ангстрем… нет необходимости перечислять дальше. Давайте присмотримся, как автор пользуется этим «научным аппаратом». Вот хотя бы ангстрем. В. Савченко любезно объясняет, что это стомиллионная доля сантиметра. Герои повести изготовили и рассматривают нейтридную плёнку толщиной ноль и пять сотых ангстрема. Такая «толщина» просто необходима автору, потому что иначе скафандр из этой плёнки весил бы… Попробуйте представить, сколько бы он потянул, если напёрсток с нейтронами, как пишет Воронцов-Вельяминов, весил бы сто миллионов тонн. Вот почему автор заставил своих героев изготовить плёнку толщиной в ноль и пять сотых ангстрема. Он только забыл об одном: такую плёнку человеческий глаз не увидел бы! Он не может воспринять световые волны короче 4000 ангстрем.

А дальше идут самые настоящие аттракционы… Нас уверяют, что нейтридная плёнка абсолютно непроницаема, что она не пропускает даже сильнейшей радиации. И тут же хотят убедить, что она не разрушает межатомные связи. Учёный перерезает руку широкой лентой из нейтрида. «Края её выступали с обеих сторон, резко выделяясь на фоне белой кожи. Невыносимо медленно… проходила пленка через мышцы и кость запястья. Какое-то мгновение она совсем отделяла кисть. На кисти набухли жилы… Потом вся плёнка вышла с другой стороны». И кисть не отпала. Правда, ловко?

А скафандр сделали — из двух слоёв пленки, переложенных микропором. В нём «можно погрузиться в жидкий гелий, в расплавленную сталь, в бассейн уранового реактора». Интересно, пошло ли на скафандр хоть полнапёрстка нейтрида? Во всяком случае, если бы на его изготовление потратили хоть одну сотую напёрстка, то и то он весил бы миллион тонн! Ничего себе костюмчик — «совсем немного для прогулок в домну», как сказано в повести.

Что же выходит? Если даже принять антинаучную выдумку о сотворении нейтрида, то и тогда у автора не сходятся концы с концами.

Есть в повести не только курьёзные места, но и серьёзные упущения. Об аннигиляции здесь сказано «взаимное уничтожение вещества и антивещества». Современная же материалистическая наука, вопреки идеалистической точке зрения, доказала, что во время аннигиляции имеет место не уничтожение, а переход одной формы материи в другую.

Мечтать — свойство человека, его органическая потребность. Мечта — это романтика, призыв к исканиям, творчеству. В этом смысле произведения научной фантастики занимают в литературе особое место. Возможности жанра огромны. Герои фантастических рассказов, повестей и романов — часто вопреки техническим расчётам — путешествуют в глубинах космоса, спускаются в центр Земли, достигают Венеры, Марса, перелетают в будущее…

В последнее время появился ряд увлекательных научно-фантастических произведений. Особенно плодотворно трудится в этом жанре немалый отряд русских авторов. Из писателей старшего поколения следует прежде всего назвать И.А. Ефремова, из молодых — Валентину Журавлёву (недавно вышел её интересный сборник «Сквозь время»). На литературном небе «Туманность Андромеды» И. Ефремова сияет звездой первой величины.

Опыт показывает, что тематические горизонты жанра научной фантастики неограничены. И «космические» темы, хоть они раздражают Савченко, будут жить в дружбе с «земными». Нам только хочется подчеркнуть, что «земные» темы не следует приземлять, не следует воплощать их по-ремесленнически. Фантастика (хоть и научная!) должна отличаться смелым взлётом фантазии.

Не подумайте, что это сказано просто так, ради звонкого словечка. Есть у нас такая тенденция — вытравливать из научно-фантастических произведений всякую фантастику. Достаточно было, например, Казанцеву сделать фантастическое предположение (к тому же вполне возможное!), что Тунгусский метеорит был на самом деле марсианским космическим кораблём, как на него повели атаку некоторые учёные. Известно, что даже «Туманность Андромеды» была объектом нападок.

Среди множества тем особое место занимает Будущее.

Мы — оптимисты, мы верим в светлое коммунистическое будущее, мы приближаем его своим трудом. Но научно-фантастических произведений на эту тему у нас, на Украине, нет. Зато хватает громких фраз: «Нужно! Важно! Полезно!..»

Дискуссия на страницах «Литературной газеты» о жанре научной фантастики своевременна и нужна. Уже опубликовано несколько интересных выступлений, которые, безусловно, будут способствовать развитию жанра научной фантастики. Понятно, что утверждения и выводы в таком разговоре нужно аргументировать, не передёргивая фактов, не подтасовывая их. К сожалению, именно такое, мягко говоря, свободное обращение с фактами присуще статье В. Савченко.

Зная, что по двум отрывкам нельзя безапелляционно судить обо всём произведении, он пишет, что повесть «Голубая планета» была «напечатана с сокращениями в журнале «Знание и труд» №№ 3, 4 за этот год». Опубликовано только начало повести — восемь журнальных страниц с иллюстрациями! Герои произведения только что закончили своё путешествие, только встали на порог Будущего. Если бы журнал печатал всю повесть хотя бы в сокращённом виде, это заняло бы не менее десяти номеров.

— Разве так можно писать о коммунизме? — восклицает Савченко. А о коммунистическом обществе идёт речь в дальнейших главах, ещё не напечатанных. Здесь же дана только краткая, общая характеристика.

В произведении показано, как астронавты наладили управление ракетой и направили её движение, но это добросовестного критика не устраивает. Он убеждает себя: ракета «сама вернулась в нашу систему». После этого ему уже не трудно «разнести» такую чушь. В «Голубой планете» сказано, что ракету разогнала до огромной скорости не только «бешеная» работа реактора, но и гравитационные поля Солнца и Венеры, — добросовестный критик замечает только реактор…

Ну что ж, это дискуссия, и каждый участвует в ней так, как умеет. Надеемся, что некоторые «тактические» приёмы В. Савченко не введут в заблуждение читателей.

Василь БЕРЕЖНИЙ. Фантастика — це мистецтво // «Літературна газета» (Київ), 14 червня 1960 р., № 47 (на украинском языке)

=============================================

(*) Вот как это предложение звучит в оригинале статьи: Вони ще й стискують (очевидно, знизують) плечима: «Вебстер стиснув плечима», «Самойлов мовчки стиснув плечима», «Сердюк... стиснув плечима».

(**) Удивительно, но В. Бережной считает, что повесть «Чёрные звёзды» написана на украинском языке, и предъявляет претензии В. Савченко именно с этой точки зрения. Между тем повесть (как и все остальные художественные произведения Савченко) написана на русском и к моменту выхода статьи Бережного уже была напечатана, пусть и в сокращённом виде, на языке оригинала в четвёртой книге альманаха «Мир приключений» издательства «Детгиз». Во всех перечисленных Бережным случаях (и ещё в нескольких, им не упомянутых) в исходном тексте стоит «пожал плечами». А вот в переводе на украинский, действительно, в некоторых местах использовано «знизав», а в некоторых — «стиснув». Так что претензии в данном случае следует предъявлять не автору, а переводчику (переводчикам), который (которые), к слову, ни в журнальной публикации, ни в отдельном книжном издании не указаны.

=============================================

Благодарю коллегу slovar06 за предоставленный материал!

«Важные технические идеи развиваются в повести «Чёрные звёзды» (1958) молодым писателем В. Савченко. Современное состояние развития ядерной физики ставит в повестку дня разработку методов и средств нейтрализации радиоактивных излучений и защиты человека от сверхвысоких температур. В этом направлении и работает творческое воображение В. Савченко. Проблема защиты от атомной радиации решается в повести «Чёрные звёзды» учёными Голубом и Самойловым, которые открывают два фантастических металла — нейтрид и антиртуть. Особенно удивительные свойства имеет первый металл: он тяжелее стали в сто пятьдесят миллионов раз, нетеплопроводный и совсем не пропускает радиоактивные лучи. В скафандрах, сделанных из очень тонких пластинок нейтрида, можно залезать в доменную печь, где кипит чугун, в расплавленную сталь и даже в действующий реактор. Конечно же, это полная утопия, ведь при тех сверхвысоких температурах, которые образуются во время термоядерной реакции, материя — следовательно, не может быть исключения и для нейтрида — превращается в газоподобную бесструктурную массу.

Кроме того, скафандр в повести делается из очень тонких пластинок тоньше атома. Изготовить материал такой толщины технически невозможно.

В связи с непродуманностью некоторых идей в произведении В. Савченко следует привести слова А. Толстого о необходимости для писателя-фантаста глубоких знаний в области техники, высокой эрудиции в вопросах науки. «Писателю надо вооружиться действительно глубокими знаниями, — писал он в заметке «О научно-фантастическом романе», — способностью оперировать точными цифрами и формулами. Могу привести пример: в «Гиперболоиде инж. Гарина» я писал о ядре, пущенном в землю на глубину 25 км. И только сейчас, перерабатывая своего Гарина, я обнаружил эту ошибку. Ведь ядро, падая на 25 км, будет совершенно расплющено. Хотя я по образованию инженер-технолог и много поработал над «Гариным», но вижу, что всё ещё недоработал. Новые открытия в области химии и металлургии позволили бы перерабатывать его ещё и ещё». (А. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, 1949, том ХІІІ, стр. 374.)

Повесть «Чёрные звёзды» написана ещё неумелой рукой молодого писателя-фантаста. Перегруженное техническими терминами, понятиями, рассуждениями, произведение В. Савченко трудно воспринимается. Также автор не сумел интересно построить сюжет, чтобы полностью захватить внимание читателя и удерживать его до конца. Но нужно надеяться, что он на этом не остановится и напишет ещё не одно хорошее научно-фантастическое произведение, упорно работая над повышением своего художественного мастерства. Ведь В. Савченко обладает очень ценным умением фантазировать, предсказывать, выдумывать, мечтать, опираясь на достижения в развитии научной мысли и технического творчества».

===========================================================

В 1960 году на страницах киевской «Литературной газеты» развернулась довольно продолжительная дискуссия об украинской фантастике, начало которой положила статья Марии Романовской «Жанр здійснимої мрії» («Жанр осуществимой мечты») в номере от 29 марта. В этой дискуссии с очень полемической статьёй поучаствовал и Владимир Савченко (полный текст этой статьи я выкладывал ранее). В более полном виде материалы дискуссии не так давно представил в своей колонке коллега slovar06. А здесь я привожу в переводе на русский язык фрагменты статьи М. Романовской с её мнением о повести В. Савченко.

«Правдоподобие в главном, неправдоподобность в побочном, в научных подробностях, вводимых тонко и незаметно деталях — такая, можно сказать, «схема» романа «наиболее типична», как об этом можно судить по литературной практике. Необоснованные преувеличения, перегруженность явно несбыточными допущениями, как правило, лишь вредят научно-фантастическому произведению. Соблюдение меры в допущениях, которое, однако, не подрезает крылья смелой фантазии автора, характеризует, например, фантастику Владимира Савченко, в частности его хороший роман «Чёрные звёзды», в основе которого лежит проблема создания идеального металла и горючего, которые можно было бы использовать для межпланетных полётов.

<…>

За сногсшибательным потоком маловероятных быстро сменяющих друг друга происшествий, иногда совершенно не связанных с главной (научной) темой, некоторые авторы лишь скрывают нищету «науки» и примитивизм в разработке образов людей. Пользуясь нетребовательностью редакторов, такие авторы идут по линии наименьшего сопротивления. Ибо, пожалуй, куда легче пересказывать приключения героев по чужим (и никем не хоженым) землям, чем, скажем, изучать работу современных лабораторий с тем, чтобы выстроить какую-нибудь интересную гипотезу, соответствующую современному уровню науки.

В последнее время возникло целое море космических рассказов, повестей и романов. Интерес широкого читателя к «космическим» вопросам чрезвычайно велик. Но авторам этих произведений следует стать более требовательными к себе, дабы избежать измельчения большой «космической» темы и не свести её к определённому стандарту.

Ведь, только открыв первую страницу произведения, можно заранее сказать, какова будет его схема: положительная пара — юноша и девушка (рыжая или золотоволосая) и с ними пожилой профессор летят куда-то далеко от Земли на неизвестную планету, где (обязательно) происходят встречи с ящерами, змеями, драконами, червями. Схема номер 2 — нежная пара (он — изобретатель ракеты) летит на какую-то планету за каким-то неизвестным металлом: им мешает вор, негодяй, бизнесмен (чаще всего американец, который хочет захватить ракету). В последнее время сюжет варьируется: американцы не вредят, а только соперничают с нами, они попадают в беду, и наши космонавты их спасают.

Обидно, но среди большого количества «космических» произведений можно назвать очень немногие, которые отходили бы от таких шаблонов, вносили что-то новое в разработку темы. К лучшим, по моему мнению, принадлежат у нас на Украине «Чёрные звёзды» В. Савченко, в русской литературе «Туманность Андромеды» И. Ефремова и «Планета бурь» А. Казанцева, несмотря на все их недостатки».

===========================================================

Было в рамках дискуссии на страницах киевской «Литературной газеты» и ещё одно полемическое высказывание, как это ни удивительно, но посвящённое «Чёрным звёздам» В. Савченко почти целиком! Но оно заслуживает отдельной публикации.

Поэтому — Продолжение следует.

Благодарю коллег archivsf и slovar06 за предоставленные материалы!